«Волжские берендеи» — название условное, не самоназвание. Община себя не объявила — и в том не только не нуждается, но предпочитает не объявлять себя до времени, то есть — до того времени, как традиция (через искусство, литературу, светское образование и т.п.) не укрепится в обществе. Это семьи, которые внешне не отличаются от обычных, — но их задача, родовая, хранить традицию. Так эти семьи жили столетиями и не собираются менять образ жизни, являть себя миру, — для исполнения той же задачи: сохранения традиции. Вызвано такое осторожное отношение к миру, историей общины: она была почти истреблена в 20-х и 30-х годах XX века (тогда из нескольких десятков общинников осталось, насколько мне известно, двое). Да и современное отношение в обществе и во власти к традиции не внушает уверенности в будущем. В мир выходят отдельные члены общины, не принадлежащие к ней изначально (пришлые), и которые не знают её членов, в идеале — никого, потому с пришлыми общаются самые старшие, готовые к уходу из жизни. Так было и в прошлом (история А.Н. Островского и его «Снегурочки»), так было и потом (А. Тарковский и его «Андрей Рублёв»). Лично я в этой общине тоже — пришлый, вышел на общину благодаря работе в краеведческом музее. И никто в моей семье и среди родственников к общине  не принадлежит. После ухода из жизни известных мне стариков, членов общины, долгое время полагал, что не осталось никого, но недавно выяснил, что это не так, община — жива и сейчас. И они крайне обеспокоены направлением, куда, по их мнению, разворачивается «языческое движение». Слышал и такое мнение, что при коммунистах, особенно в последние годы их правления, — было лучше, больше было пользы для сохранения традиции, работали этнографические экспедиции, поддерживались музеи. А тот разгул, что творится сейчас, может традицию погубить. Слишком многое вызывает неприятие в обществе к традиции, искаженной сектантами и авантюристами от политики. Это искушение вседозволенностью, кою традиция может и не пережить, ибо от вседозволенности общество и власть всегда бросает в другую крайность — к репрессиям.